Более четверти века минуло со дня смерти Степана БАРВИНКА – известного в советский период сельхозруководителя. После войны он возглавлял хозяйство на Марьинке, отделение в совхозе “Бронницкий”, председательствовал в колхозе “Ленинец”, трудился в выборных органах. А еще Степан Иванович – один из тех, кто выдержал довоенный “девятый вал” сталинских репрессий, не сломался после многих лет заключения, остался порядочным человеком. В числе тех, кто хранит память о нем, невестка репрессированного, пенсионерка Лариса Ивановна Барвинок. Она передала документы той поры в городской музей истории. А в прошедший 30 октября День памяти жертв политрепрессий рассказала корреспонденту “БН” все, что ей известно о колымском этапе в нелегкой биографии свекра.
До ареста Степан Иванович работал агрономом, заместителем заведующего Бронницкого райземотдела. Этот его снимок относится к началу 30-х годов. Трудился он, судя по поощрениям в трудовой книжке, на совесть, товарищи-соратники рекомендовали его в ВКП(б), был Барвинок на хорошем счету и у начальства. В городе симпатичный и представительный мужчина нашел себе достойную, верную спутницу жизни – вдову своего рано погибшего друга Екатерину Петровну Абрамову. В 1933-м в их семье родилась первая дочка Галя. А в январе 1938-го, за два месяца до ареста своего отца, появился на свет сын Володя (будущий муж моей собеседницы).
Мартовская ночь 1938-го разломила жизнь 32-летнего ответработника надвое. Его вместе с двумя десятками других бронницких руководителей, попавших под “чистку совпартактива”, арестовали и увезли из города. Тройка приговорила арестованного к 10 годам лишения свободы без права переписки. Судя по дошедшим до нас документам, клеветнический донос написал местный зоотехник, позднее, со слов моей собеседницы, сам умерший от беспробудного пьянства. Что побудило его к лжесвидетельству и подлости, сейчас уже трудно выяснить. Ясно одно: в НКВД практика огульного оговора невиновных была обычным явлением.
– После ареста Степана Ивановича в газете “Бронницкий колхозник” появилась сфабрикованная статья, – рассказывает моя собеседница. – В ней с подачи местных органов власти прежний руководитель был разоблачен и ошельмован, как затаившийся “вредитель и враг народа”. Потом гонения обрушились и на семью. Барвинки жили тогда неподалеку от милиции, в здании бывшей аптеки. Вскоре к ним пришел комендант и распорядился о том, чтобы “вражеское гнездо”: мать и жену вместе с двумя маленькими детьми немедленно “уплотнили” в одну подсобную комнатенку. Потом супругу арестанта уволили с работы, и для них наступили тяжелые, голодные времена…
Долгое время Екатерину Петровну никуда не брали на работу. Директор футлярной артели, знавший мужа, тайком принял ее уборщицей: она мыла там по ночам полы и лишь потом, когда гонения ослабли, стала мастером. Как вспоминает моя собеседница, весь период до 1946-го года для семьи Барвинка был неимоверно трудным. От них отвернулись почти все прежние друзья и знакомые. Но особенно угнетало то, что долгое время не было никаких вестей от Степана Ивановича. Никто не знал, что с ним стало, куда и в какой лагерь он попал, пережил ли военное лихолетье? Впрочем, забегая вперед, скажем, что злодейка-судьба все же оказалась менее жестокой к нему, нежели к другим арестованным в марте 1938-го хозяйственным руководителям. Барвинок оказался в числе только двоих, избежавших расстрела и смерти в сталинских застенках, из всей репрессированной тогда “двадцатки”…
Только после реабилитации Степана Ивановича в 1944-м, родственники узнали, что ему пришлось отбывать свой срок на магаданских золотых приисках. Судя по записям в трудовой книжке, находящейся ныне на музейном стенде, он трудился в системе Северного горнопромышленного управления печально известного треста “Дальстрой”. Политзаключенные в то время были основным “расходным материалом” в самом главном золотом цеху советской страны. Не один год Магадан, столица каторжного Колымского края, был местом ссылки сотен тысяч репрессированных. Изматывающий режим за “колючкой”, скудный лагерный паек, издевательства охранников и притеснения уголовников превращали их быт в настоящий ад. Немало мужества и стойкости потребовалось прежнему бронницкому ответработнику, чтобы достойно пройти путь от простого “зэка” с тачкой до реабилитированного начальника шахты.
Только в 1946-м, после каторжной шестилетки и еще двух лет “вольнонаемной” работы без выходных и праздников, ему разрешили вернуться домой. У репрессированного Барвинка был свой личный вклад в победные залпы 1945-го. Ведь золотом Колымы, добываемым тяжким трудом десятков тысяч таких как он, во время войны да и после страна расплачивалась за поставки оружия и продовольствия для фронта по лендлизу. Судя по воспоминаниям родных, Степан Иванович оставил в магаданских лагерях немало сил и здоровья. Но, доверху хлебнув лиха, пережив несправедливое наказание, вернувшись в родные места, он не озлобился на советскую власть и на людей. Так уж, наверное, была воспитана лучшая часть того поколения: испытания не пошатнули их убеждения и идеалы. Барвинка восстановили в партии, вернули на прежнюю работу в сельхозотрасль, доверяли руководящие должности.
Документы свидетельствуют о том, что бывший политзаключенный не один год избирался в состав бюро РК партии – главного властного органа в районе в советский период. Только не любил Степан Иванович ворошить колымский след в своей судьбе, вспоминать те страшные, вычеркнутые из жизни годы. И всю свою последующую жизнь стремился наверстать упущенное. Трудился, как и прежде, на износ и всегда был в русле своего времени. Лариса Ивановна с гордостью рассказывает, что вчерашний советский политкаторжанин стал одним из “двадцатипятитысячников” послевоенного призыва – опытных специалистов-коммунистов, направленных поднимать убыточные колхозы, обустраивать села.
Именно по путевке партии Степан Иванович стал председателем вохринского колхоза “Ленинец” и многие годы отдал укреплению и развитию этого хозяйства. И не его вина, что в развальный постсоветский период колхозный коллектив, как и многое в стране, оказался у разбитого корыта… Старожилы помнят реальные заслуги Степана Барвинка в развитии сельского хозяйства в тогдашнем Бронницком районе, а после реорганизации – в нашем городе, в подразделениях “Сельхозтехники”.
Даже на заслуженном отдыхе бронницкий ветеран не сидел сложа руки. Пока хватало сил и здоровья, работал, занимался наставничеством, воспитывал внуков, активно участвовал в общественной работе. Только тяжелый недуг – последствие перенесенных в страшных магаданских лагерях тягот и лишений, выбил из житейской колеи этого прежде крепкого, энергичного, неутомимого человека. А в январе 1983-го, так и не оправившись от болезни, Степан Иванович на 77-м году ушел из жизни.
С той поры многое изменилось в их семье: не стало жены Барвинка – Екатерины Петровны и его сына Владимира Степановича, постарела дочь Галина Степановна, давно стали взрослыми, самостоятельными людьми внуки. Но сколько бы ни прошло времени, потомки репрессированного, для которых он до конца своих дней оставался идеалом, помнят его и часто приходят к дорогой могиле на старом городском кладбище. И нынешняя тематическая выставка в музее истории для всех родственников Барвинка да и других бывших политузников системы, как и для моей собеседницы, это тоже поминовение и посмертные почести людям, волею судьбы попавшим под тяжелый каток сталинских репрессий, жестоко пострадавшим от преступления века, но несломленным.
Валерий ДЕМИН